Временное правительство арестовано. Керенский бежал в Гатчину к генералу Краснову. Боевой генерал предлагает двинуть все немногие силы на Петроград, но Керенский убеждает его подождать немного, дескать скоро подойдут верные полки и уж тогда от немецких шпионов «камня на камне не останется». В это время правые социалисты в противовес Военно-революционному комитету создали Комитет спасения Родины и революции; Комитет, возглавляемый правым эсером А. Р. Гоцем, распространял антибольшевистские листовки, поддерживал саботаж чиновников и призывал к вооружённому сопротивлению большевикам.
Краснов ждет. Ждет два долгих, томительных дня. После чего выдвигается на Петроград с теми войсками что есть. Номинально отрядом командует Керенский. Но казаки, участвовавшие в августе в Корниловском выступлении, не испытывают особого желания воевать за правительство, объявившее их два месяца назад изменниками и мятежниками. Происходит совершенно анекдотичная сцена: «Со встречным поездом прибыли офицеры из Петрограда. Сотник Карташов доложил Краснову о положении в столице, причём доклад выглядел весьма оптимистично. Обрадованный Керенский протянул Карташову руку. Офицер продолжает стоять вытянувшись, с рукой под козырек. Керенский ставит на вид: «Поручик, я подаю вам руку». Поручик рапортует: «Г. Верховный главнокомандующий, я не могу подать вам руки, я — корниловец».
Показательна характеристика Керенскому данная Красновым: «Я никогда, ни одной минуты не был поклонником Керенского. Я его никогда не видал, очень мало читал его речи, но всё мне было в нем противно до гадливого отвращения. Противна была его самоуверенность и то, что он за всё брался и всё умел. Когда он был министром юстиции, я молчал. Но, когда Керенский стал военным и морским министром, все возмутилось во мне… Керенский — полководец!.. Петр, Румянцев, Суворов, Кутузов, Ермолов, Скобелев… и Керенский. Он разрушил армию, надругался над военною наукою, и за то я презирал и ненавидел его».
Краснов не питал особых симпатий к Керенскому, но куда больше ненавидел большевиков. И против них готов был выступить с кем угодно, и с чем угодно.
Утром 26 октября (8 ноября) Керенский отдал приказ о движении войск на Петроград. Вечером первые эшелоны казаков проследовали через Псков на Гатчину. Для похода на Петроград Краснов собрал лишь около 9 сотен казаков 1-й Донской и Уссурийской дивизий, дислоцировавшихся в районе штаба корпуса в городе Остров, несколько артиллерийских батарей, броневик «Непобедимый» и бронепоезд.
Гатчину заняли без боя, разоруженные красногвардейские отряды были отпущены на все четыре стороны, просто потому, что их было некому охранять, негде содержать и нечем кормить.
27 октября Краснов выступает на Царское село. Царскосельский гарнизон насчитывал до двадцати тысяч человек. Царскосельские солдаты вовсе не стремились попасть на фронт и воевать с немцами. И в этом смысле, поддерживали Советы и большевиков. Но, в то же время, не собирались они воевать с хоть сколько- нибудь дисциплинированной, готовой к бою частью. После митинга 20000 красноармейцев все же решаются атаковать 900 казаков Краснова, но после выстрела шрапнелью из 2 орудий, эта решимость растаяла как первый снег, впрочем, как и само войско. Уже в сумерках Царское Село было занято казаками. В первую очередь, станция железной дороги, радиостанция и телефон. Глубокой ночью – дворцы.
Краснов написал позже: «Победа была за нами, но она съела нас без остатка». Надо было, используя фантастический успех, немедленно, той же ночью врываться в Петроград, но усталость взяла своё. Люди и кони за двое суток вымотались совершенно. И не только физически.
В ночь с 27 на 28 окт. (с 9 на 10 нояб.) ЦК РСДРП(б) и СНК создали комиссию во главе с В. И. Лениным для отражения возможных выступлений верных Временному правительству военных частей. Из Гельсингфорса и Кронштадта Ленин вызвал в Петроград отряды матросов, боевые корабли. Вместе с представителями Военно-морского революционного комитета он разработал диспозицию расстановки кораблей на Неве, чтобы прикрыть их огнем подходы к городу. 28-29 октября (10-11 ноября) ВРК мобилизует около 20 тысяч человек на работы по созданию оборонительных сооружений и раздает оружие из Арсенала.
29 октября (11 ноября) меньшевистско-правоэсеровский Комитет спасения Родины и революции поднял мятеж в Петрограде. Центром восстания стал Инженерный замок, а основной вооружённой силой — размещавшиеся в нём юнкера Николаевского инженерного училища. Бывший командующий Петроградским военным округом Г. П. Полковников объявил себя командующим «войсками спасения» и своим приказом запретил частям округа исполнять приказы ВРК. На какое-то время восставшим удалось захватить телефонную станцию и отключить Смольный, арестовать часть комиссаров ВРК и начать разоружение красногвардейцев, однако основная масса войск Петроградского гарнизона к восстанию не присоединилась. Уже к 1100 29 октября силы ВРК отбили телефонную станцию и превосходящими силами окружили Инженерный замок.
Ранним утром 30 октября, прорвавшийся из Петрограда гимназист передал Краснову крошечный клочок бумаги, на котором стоял бланк Союза казачьих войск, и мелким почерком было написано: «Положение Петрограда ужасно. Режут, избивают юнкеров, которые являются пока единственными защитниками населения. Пехотные полки колеблются и стоят. Казаки ждут, пока пойдут пехотные части. Совет Союза требует вашего немедленного движения на Петроград. Ваше промедление грозит полным уничтожением детей-юнкеров. Не забывайте, что ваше желание бескровно захватить власть — фикция, так как здесь будет поголовное истребление юнкеров…»
Краснов предъявил записку казачьим представителям. Казалось, казаки приободрились. Днём, разбросав по сторонам разведку, двинулись на Пулково. Блиндированный поезд осторожно продвигался по Варшавской ветке на Петроград. У деревни Редкое Кузьмино перед оврагом остановились в виду позиции советских войск. Пулково было — как на ладони. Склоны Пулковской горы изрыты были окопами, заполненными многими тысячами красногвардейцев. Здесь были уже не солдаты- пехотинцы. В центре рабочие дружины, по флангам отряды матросов. Три броневика, ободряя пехоту, курсировали по шоссе. Густые красногвардейские цепи спускались от Пулковской горы навстречу спешившимся казачьим сотням. Перестрелка шла уже вовсю.
Задуманную рекогносцировку можно было считать завершённой, но Краснов не торопился выходить из боя. Он рассчитывал, что гром орудий под самым Петроградом станет сигналом, если не для солдат гарнизона, то хоть для расквартированных в столице трёх Донских казачьих полков. И они выступят на помощь. Понимал генерал, что на это даже и в самом благоприятном случае потребуется время, и решил держаться до вечера.
Около полудня от дозорных прибыло донесение, что от Московского шоссе в тыл отряду движется колонна солдат Измайловского полка в несколько тысяч штыков. Навстречу Краснов выслал тридцать казаков и бронепоезд. После первого же орудийного выстрела полк в полном составе рассеялся. Под впечатлением этой «победы» командир Оренбургской сотни атаковал по собственной инициативе деревню Сузи. Рабочие частью дрогнули, матросы же проявили стойкость и встретили атакующих ружейно-пулемётным огнём в упор. Атака захлебнулась. Погибли командир сотни и ещё 18 оренбужцев.
Помощи Краснов так и не дождался ни от донцов, ни от юнкеров, которые в этот день сдались, поверив обещаниям большевиков и были расстреляны. Казаки отступили на Гатчину.
В 3 часа ночи 1 ноября прибыл с переговорщиками в сопровождении одного матроса П.Е. Дыбенко. Пройдя в казармы, он умело и тактично начал агитировать казаков, убеждая их прекратить сопротивление. При этом держался уверенно и более чем раскованно. Легко и к месту шутил. — Давайте нам Керенского, а мы вам Ленина предоставим, хотите ухо на ухо поменяем! — говорил он, смеясь.
Казаки предъявили Дыбенко ультиматум. Они потребовали тут же «подписать договор, в котором казаки отказываются от вооруженной борьбы… но с тем, чтобы их пропустили на Дон и Кубань с оружием в руках». Взвесив все обстоятельства, Дыбенко договор подписал. Керенский сбежал в неизвестном направлении.
Следом за Дыбенко глубокой ночью приехал командующий Муравьев. Ворвался в штаб к Краснову и объявил всех арестованными. На него с руганью наскочил, требуя извинений подъесаул Ажогин. Кончилось тем что Муравьев сел с казаками ужинать, изрядно напился и стал вспоминать общих знакомых с германского фронта. Следом за Муравьевым прибыл на переговоры Троцкий. На вопрос, Ажогину, как отнесется генерал к должности в правительстве и командованию дивизией, Лейба Бронштейн получил ответ: «Спросите его об этом сами. Думаю, генерал вам в морду даст». На этом переговоры Троцкого закончились.
Дыбенко, предложил Краснову с утра выехать в Петроград для переговоров. Генерал вынужден был согласиться для спасения своих солдат. Его взялись сопровождать полковник Попов и один из офицеров.
В Петрограде Краснова не расстреляли. В Смольном так и не решили, как с ним поступить и, в конце концов, отпустили. С одной стороны, большевики не хотели конфликтовать с казаками, а расстрел популярного казачьего генерала с незапятнанной фронтовой репутацией вполне мог такой конфликт спровоцировать. С другой стороны, после напряжения первых дней всё вдруг стихло. Выяснилось, что, по крайней мере, в центре советской власти ничто уже не угрожает. Да и казаки повели себя точно так же, как и хлынувшая с фронта пехота. Различие состояло лишь в том, что солдаты расходились с фронта неорганизованными толпами, а казачьи полки всё же сотнями, при офицерах, оружии, даже артиллерии.
Но как те, так и другие, разагитированные и разочарованные политикой Временного правительства одинаково стремились домой, одинаково воевать ни с кем и ни за что больше не желали. Одинаково для новой власти никакой опасности уже не представляли.
Автор : Эльдар Насыпов
